Неугасимый огонь - Страница 129

129

Вечером, когда зашло солнце, Александр сам посетил её. Она с порога обратила внимание, что он очень напряжён. Попытался завести разговор, но с трудом подбирал слова. Несмотря на это было видно, что речь он обдумывал долго. Возможно, даже не только он.

Анхнофрет довольно быстро поняла, чего он добивался. Хотел узнать, что ей известно о происшествии в Хаттусе и имеют ли ремту к этому отношение. Но открыто говорить не желал, пытался достичь цели, спрятавшись под маской.

Почему он пришёл сам? Почему не Эвмен или Птолемей? Ответ был прост. Ни с кем из македонян у неё нет более тесных, более доверительных отношений. Только с ним.

Анхнофрет учтиво предложила ему выпить.

– Тебя что-то тревожит, царь? Может, каплю макового сока в вино? Он поможет отрешиться от забот.

При виде зелёного флакона Александр вздрогнул, словно она протянула ему отраву. Сердце его забилось часто-часто. Он позабыл все, что собирался сказать. Ему хотелось немедленно уйти и при этом неудержимо тянуло к ней. К этой... ведьме, совсем заворожившей его. Анхнофрет готовилась лечь спать и была одета в полупрозрачный лён, сквозь который просвечивала грудь.

Мысли в его голове неслись галопом.

"Змея! Умная, хитрая змея! Речи слаще меда, ни одна гетера не сравниться. Сколько мужей пали жертвой твоих бездонных глаз? Ядовитый Цветок... Воистину правы те, кто утверждает, будто ты – коварная Лилит, соблазнительница мужей, ведущая их к гибели".

Он привстал из-за стола. Пальцы его сжались в кулаки.

"Взять бы тебя... за горло... Припереть к стенке. Чтобы рассказала все. А потом... "

Когда он представил, как раздирает её платье, в голове возник образ из детства. Чадят факелы, поют кифары, свистят флейты. Хохот, нестройные песни царских друзей. Филипп, пьяный, празднующий очередную победу, подминает под себя обнажённую пленницу-фракиянку. А он, Александр, стоит на пороге мегарона и смотрит на это. Ему десять лет.

Он вспомнил, как смотрел таким же взглядом победителя на сжавшуюся Барсину, жену Мемнона, самого сильного своего врага. Там, в Дамаске, после того, как в его руки попал весь двор и гарем Дария. В прошлой жизни...

Эта женщина, Анхнофрет, не такова. Он знал, что если сомкнёт пальцы на её горле, она освободится. И найдёт силы ударить в ответ. Он не задумывался, откуда у него это знание. Может быть, будущее отражалось в её глазах. Его будущее. Она притягивала и отталкивала одновременно. Никогда, ни с кем он не ощущал подобного. Все его женщины были лишь сосудами для утех. Красивые цветы, благоухающие, неядовитые, они не имели иного предназначения. Хотя Барсину, дочь сатрапа Артабаза, он взял из соображений политической целесообразности, по совету Пармениона. В кои-то веки послушался старика.

Он никогда не любил ни одну из женщин, что грели его постель. Не чувствовал к ним привязанности, не ощущал потребности быть с ними. Вот так, постоянно, ежеминутно их видеть. Когда он подарил Кампаспу художнику Апеллесу, влюбившемуся в свою модель, и застуканному на горячем, окружающие остолбенели от столь неслыханного великодушия. Александр тогда лишь пожал плечами. Ему было всё равно.

А с этой... Он с ужасом осознавал, что не может расстаться с ней. С любовницей его врага. Сильного, невероятно могущественного врага, непобеждённого. Куда уж там Мемнону...

Александр отшатнулся, уронив кресло. Анхнофрет молчала. В её взгляде он видел испуг. Но совсем не тот, который замечал в глазах Барсины.

Александр пробормотал что-то невнятное. Шагнул к двери. Задержавшись возле неё, усилием воли заставил взять себя в руки. Удалось. Он снова стал царём, покорителем царств. Мимолётная слабость прошла.

Приоткрыв дверь, он обернулся. Взгляд его упал на пляшущий язычок пламени лампады. Минуту царь заворожённо смотрел на него, а потом негромко произнёс:

– Зевс отплатил нам огнём за огонь, одаривши женою,

Лучше бы не было вовсе – ни жён, ни огня!

Пламя-то вскоре угаснет, а женщина – неугасимый,

Жгучий, и новые жаркие вспышки дающий огонь!

Анхнофрет молчала.

– Доброй ночи, Анфея, – сказал Александр и вышел прочь.

Анхнофрет не находила себе места. Впервые за долгие годы она чувствовала себя растерянной. Что случилось в Хаттусе? Что происходит с царём? Что беспокоит её саму?

Хранительница налила себе вина. Никогда она раньше не думала, что позавидует Ранеферу и Мерит. Прежде умение предвидеть казалось ей ношей невыносимо тяжкой. Оказалось, ноша неизвестности тяжелее. Поразмыслив недолго, Анхнофрет решила призвать Хранителя, исполнявшего её поручения.

Меджеди оказался лёгок на помине, ждал за дверью.

– Не меня ли хотела видеть достойнейшая? – спросил он вкрадчиво.

Анхнофрет передёрнуло. Она знала, что Меджеди – человек Ранефера. И хотя не сомневалась, что Ипи ей полностью доверяет, все же не покидало гаденькое чувство, будто Меджеди приставлен следить за ней.

Её реакция от Хранителя не укрылась.

– Напрасно ты так напряглась, достойнейшая. Ты не можешь видеть всего. Храмы, беседы, пиры и переговоры – мир маленький и тесный. В нём можно не увидеть очевидного. Следить за тобой я не собирался.

– Ты можешь разрушить то, что я создаю, достойнейший Меджеди, – Анхнофрет вздохнула, – думаешь, архиграмматик не знает, что ты решил сплести свою паутинку в столице Александра?

– Знает. Но я не перехожу границ дозволенного. Полагаю, достойнейшему Эвмену интересно наблюдать за моей работой. Если хочешь знать, я уже не раз говорил с ним. Это часть взаимного доверия. Часть игры.

129