Филипп создал Македонию из грязи. Полуварварская страна, раздираемая на части соседями, ослабленная борьбой Аргеадов с линкестийскими князьями, стала его стараниями гегемоном в Элладе. Филипп был очень терпелив. Заливал уши нужных людей сладкими речами, будто мёдом, показывал кое-кому полновесный золотой статер, а для того, чтобы этих статеров было много, иной раз и брал в руки ксистон.
О политике отца Александру не раз и не два напомнил Парменион и впервые царь высокомерно не одёрнул старого полководца, не вспылил, выслушал внимательно. Лишь ближайшие друзья знали, чего это ему стоило. Он всегда был прям, как стрела, и зачастую осуждал отцовское коварство. Но именно отец, хитрый, как лиса, изворотливый двуязыкий одноглазый хромец из ничего создал армию, с которой Александр дошёл до Тира. Дошёл бы и до края Ойкумены, если бы не вмешательство богов...
Но ведь и Ахиллу боги не позволили взять Трою! А преуспел в том Одиссей. Хитроумный Одиссей.
Так кем следует стать? Идти напролом, уподобившись предку? Покрыть себя славой и умереть без пользы, не увидев победы? Или принять иную судьбу?
Долгие годы в изголовье постели царь хранил "Илиаду". Она была той богиней, за которой он следовал. Но она вела в никуда.
Он проклят, обречён скитаниям на краю света, без надежды вернуться. С горсткой соратников он вынужден бороться против невероятно сильных врагов, могущественных настолько, что меч против них не подмога. Но все же есть у него оружие, что способно одолеть их. Это оружие – разум.
Боги, сколько сходства... Неужели он всю жизнь ошибался, избрав жребий летящей звезды? Звезда оказалась падающей, а он не увидел иного огня, не столь яркого, но способного гореть всю долгую ночь. Ведь царь Итаки преодолел все препоны, победил всех врагов и его тоже помнят в веках, слагают песни. И кто? Все тот же великий слепец!
Так разве меньше славы обрёл Одиссей? Да, о нём помнят не как о величайшем воине, хотя немало подвигов он совершил под стенами Трои. И все же его слава бессмертна. И стоит в одном ряду со славой Ахилла.
"Значит вот таков мой жребий... Что же, пусть будет так".
Тутмос бряцает оружием, а мы поступим иначе.
– Известно ли твоему народу, достойнейший Хуцция, поговорка: "Враг моего врага..."
– "...мой друг", – закончил наследник.
Он наклонился вперёд, слушая Александра очень внимательно.
– Ты предлагаешь нам союз против мицри, царь Алекшандуш? Ты собираешься объявить им войну?
– Нет, – качнул головой Александо, – воевать с ними я не собираюсь. Но вы сами видите, как далеко уже зашёл Тутмос.
– Манабхарра воюет с Митанни, – заметил Муваталли, – они давние враги Страны Реки.
– Воюет и побеждает, – согласился царь, – а кто будет следующим?
– Шанкара, – пожал плечами Первый Страж.
– Вавилон, – подсказал царю Итту-Бел.
– Возможно, в течение нескольких лет Тутмос возьмёт и Вавилон. А потом?
– Муваталли, наш царственный гость прав, – сказал Хуцция, – мицри все больше наращивают своё могущество. Я не вижу причин, почему бы они отказались от завоеваний, раз одерживают победы.
На "гостя" Александр не обиделся. Пусть шатёр его, но земля, на которой он стоит, принадлежит хеттам.
– Я предлагаю вам оборонительный союз, симмахию, – сказал Александр, – пусть великий царь хатти признает царство Киццувадну не данником, а равноправным союзником. Пусть не оказывает более помощи свергнутому Пиллие, но признает меня законным властителем Киццувадны.
Он понизил голос
– А поскольку Киццувадна встанет на пути Тутмоса, считаю справедливым, если хатти окажут мне некоторую помощь.
– Какую? – спросил Хуцция.
– И ты, царь, ещё ничего не сказал о величине возмещения, которое желаешь получить, – добавил Муваталли.
– Я хочу получить две тысячи лошадей.
Хетты переглянулись.
– Не высока ли цена? – усмехнулся Александр.
– Не высока. – подумав, ответил Хуцция, – однако без дозволения отца моего я не могу заплатить сей выкуп. Пусть пленённые тобой воины останутся до поры в заложниках, мы же надеемся, что ты не причинишь им зла.
– В том нет необходимости, – ответил царь, – я отпущу всех ваших людей немедленно, полагаясь на честность хатти, о которой много наслышан. И не будем говорить о выкупе. Пусть будет объявлено, что эти две тысячи лошадей передаются мне по доброй воле, как союзнику. Я же надеюсь, что мы установим тесные дружеские связи между нашими царствами и обязуюсь освободить от пошлин всех купцов хатти, что будут ездить через Киццувадну.
Эвмен составил договор на эллинском, а хуррит-переводчик на хеттском языке. Хуцция ознакомился с ним, протянул папирус Муваталли. Взглянул на Александра.
– Ты поистине наиблагороднейший муж, Алекшандуш из Аххиявы.
Когда хетты покинули шатёр, Хуцция повторил эти слова, добавив к ним:
– Это великий день, Муваталли, великое приобретение – такой союзник.
Первый Страж скептически хмыкнул:
– Я смотрю, он очаровал тебя? Позволил нам сохранить лицо... – и добавил совсем негромко, – не вышло бы так, что мы поставили козла охранителем огорода...
Глядя в спину удаляющимся хеттам, Эвмен прошептал:
– Бойтесь данайцев, даже дары приносящих...
– Ты не прав, – сказал Александр, – я действительно намерен жить с ними в мире. Наш враг – Тутмос. Сейчас он намного сильнее нас, потому нам необходимы друзья.
Александр не блефовал, димахи Кратера действительно вышли в тыл колонны хеттов и, застав на привале три сотни воинов, немного отставших от своих, пленили их. Теримаху удалось обойтись без кровопролития, за что царь в очередной раз отличил его, наградив дорогой золотой чашей, взятой в Библе.