Неугасимый огонь - Страница 31

Ещё до наступления вечера сопротивление было сломлено, улицы завалены трупами. Пожары полыхали всю ночь. Кое-где горело и утром, хотя большая часть города к тому времени уже превратилась в дымящееся пепелище. Ветер все же поменялся, и пламя перекинулось на "Талос" и другие корабли, подошедшие слишком близко. Их спешно отвели от берега на безопасное расстояние, пожары забили песком и мокрыми кожами. Несмотря на разверзшиеся огненные глубины тартара, ни один корабль македоняне в тот день не потеряли.

Осматривая дома в поисках ценностей, победители обнаружили, что многие здания имели двойные стены. Толстая основная стена усилена снаружи ещё одним рядом кирпичей, причём эта кладка явно была более поздняя.

– Почему так? – поинтересовался Филота у Этеокла.

Тот лишь пожал плечами.

– Потейдаон разрушил. Лет пятьдесят назад. Когда заново отстраивались – усилили.

Избиение Теры впечатлило ахейца, он стал мрачен, немногословен. Осознал, что могли бы "железные люди" сотворить с его родным Аргосом. Его раздражало, что Филота пристаёт с вопросами и при этом ведёт себя так, словно не произошло ничего особенного. Он не догадывался, что содеянное напугало не только его, но и многих из числа тех, кто, потеряв разум от вида крови, только что без разбора и жалости избивал женщин и детей, в том числе искавших спасения в храмах. Теперь одни подавлено притихли, другие наоборот, загнали чувства в самый дальний угол души и вели себя, как пьяные, которым море по колено, бравируя собственной "доблестью", похваляясь тем, кто сколько "натянул" критянок.

Филота молча ходил по пепелищу, рождённому его волей, рассматривал сильно пострадавшие от огня, закопчённые фрески, в изобилии покрывавшие стены дворца наместника. Заинтересовано изучал изображение тавромахии, пляски девушек с быком, дивился обнаруженному водопроводу и канализации. Рассматривал в богато отделанной опочивальне, одной из многих, резную мебель, золотую утварь, расписные вазы. Цокал языком, оценив по достоинству искусство островитян. Лежащие рядом, разорванные едва не напополам жена и дочь наместника его внимания не удостоились...

Филота, как и Этеокл, тоже испытывал раздражение, только по другой причине. Столько удивительного, прекрасного и полезного было уничтожено, а все по упрямой придури наместника, не пожелавшего покориться. Никто из македонян, включая царя (хотя правильнее было бы сказать – во главе с царём) "не страдал" чрезмерным человеколюбием. Ещё в Фивах они в полной мере показали, на что способны. Правда Фивы, те Фивы, были не только потому, что Александра взбесила их непокорность, их бунтарские настроения, их предательство клятв. Это было лишь внешними оправданиями. Тридцать тысяч фиванцев победители продали в рабство, поскольку царь остро нуждался в средствах на азиатский поход. И несколько сот вырученных на рабских рынках талантов позволили меньше занимать у храмов, ускорили осуществление дерзновенных замыслов.

Они слишком привыкли решать все силой, нахрапом. Александр, любивший проявлять милосердие к тем, кто сдаётся, легко выходил из себя, обнаружив неповиновение. И они, его друзья и подданные, слишком быстро заразились этой яростью. Филипп тоже не отличался кротким нравом, но, по крайней мере, некоторые города, не желавшие сдаваться, он получал без копоти на полуразрушенных стенах, без гор трупов и рек крови.

Филота вспомнил слова отца, которые тот произнёс под стенами Тира. Даже не его собственные, а те, что любил повторять царь Филипп – про осла, золото и городские стены...

Александр считал себя выше этого. Какие-то игры, хитрости, лицемерие... Нет, не по его душе. "Покоряйся или умри".

Тогда Филоту возмутило высокомерие Александра, а вот теперь он сам уничтожил город, который при некоторых усилиях в области красноречия мог бы упасть в его раскрытую ладонь целёхоньким. Возможно. Да, при некоторых усилиях... Слишком все это сложно. Им давно уже казалось, что устроение бойни требовало куда меньших усилий, чем долгая дипломатия. Одержав множество побед, они стали слишком нетерпеливы...

"Всегда следует стремиться избежать драки".

Зачем он это сказал, поступив ровно наоборот?

Филота не знал, что Александра терпению уже успел научить Тутмос, его невероятное могущество. Филота этого не понимал. Ослеплённый жаждой власти, не замечал очевидного, жил привычным.

Что теперь об этом рассуждать... Дело сделано.

– Критяне будут мстить, – сказал брату Никанор, – это война. Возможно, долгая.

– Кишка у них тонка, – хмыкнул Балакр, заработавший рану в плечо и сильно косой от её врачевания вином снаружи и ещё больше внутрь.

– Что теперь, архинаварх? – спросил Пнитагор.

– Грузим на корабли все ценное, – приказал Филота, – идём на Родос, как условлено с Неархом.

– Ты золото считаешь ценным? – мрачно поинтересовался Никанор.

– Чтобы золото и не ценное! – возмутился Адар-Мелек, – я вас умоляю!

– Ты построишь из золота город? – повернулся Никанор к финикийцу, – выкуешь мечи и доспехи?

– Куплю, – пообещал Адар-Мелек.

– У кого? У египтян? Так они тебе и продали. Нахера им золото, Лагид вон, говорил, что этого добра у них – хоть жопой ешь.

– У хеттов куплю.

– Ага, если царь им подобное не устроит, – обвёл рукой Никанор.

То, что царь к этому времени уже решил хеттский вопрос, они ещё не знали.

– Что ты считаешь ценным? – спросил Филота, – эти глиняные трубы, по которым смывают дерьмо? Ну и забирай их, если сможешь утащить.

Никанор, надувшись, промолчал.