Неугасимый огонь - Страница 84

– Нет, не сейчас, – отрезал царь, – не хочу его видеть. Пока.

"Старик совсем ослабел. Даже безоружную толпу без крови остановить не может".

Эвмен все разложил по полочкам, однозначно не высказав собственного суждения. Виновны, в равной степени, могут быть обе стороны, но Александр против своего желания все больше склонялся к мысли, что, несмотря на очевидную заинтересованность египтян в ослаблении нежданного соперника, устроили бойню не они.

Филота.

Почва для этой мысли была щедро удобрена давно копившимся недоверием к Пармениону. Старик все больше раздражал своей критикой всех царских решений. Нет, он не саботировал приказы и выполнял их безукоризненно, но это бесконечное брюзжание, что "в прошлые годы так не делали", что "а вот Филипп бы поступил..." все чаще выводило Александра из себя. А в купе с извечным высокомерием Филоты...

Но допустить его виновность? Даже если это правда... Войско не поверит.

Птолемей словно мысли Александра прочитал:

– Царь, нашим наплевать на виновность Филоты. У всех в голове одно: "Погибшие македоняне должны быть отмщены!"

– Мне тоже наплевать, Лагид! Но объявление войны сейчас будет самоубийством. Мы ослаблены как никогда, а враг, – Александр выделил это слово голосом, – усилился. Будем говорить, мечи останутся в ножнах.

Царь помолчал немного, потом сказал:

– Иди, Лагид, и спокойно договорись о встрече.

– Они тоже совещаются, – подал голос Эвмен, – и, подозреваю, тоже не знают, как поступить. Ты помнишь, что говорили хетты? Египтяне давно уже вынашивали планы покорения мидян... Ну, то есть, не мидян, а этих, как их там... митанни. А теперь заглядываются на Вавилон.

Птолемей покосился на Александра. На Вавилон заглядывались не только египтяне. Вот только теперь... Эх...

– К чему ты клонишь? – спросил царь, – впрочем, думаю, что я понял тебя. Хочешь сказать, что им не нужна война с нами?

– Да.

– И это несмотря на твои собственные доводы, убеждающие меня в обратном?

Эвмен пожал плечами.

– Если бы все было так просто, – сказал царь, – когда убили отца, нам тоже не нужна была война ни с фракийцами, ни с иллирийцами. А уж с Фивами и подавно. Но боги решили иначе.

"А уж с Фивами и подавно".

Пердикка усмехнулся. Ну да. Никто не хотел воевать с Фивами. Однако разорение города изрядно наполнило тощую казну. Кто знает, сколько пришлось бы ещё занимать у храмов на азиатский поход?

– Финикийцы говорят, что ни сам Тутмос, ни его предки, не действовали прежде столь нагло и стремительно, как теперь. Почему?

– Эвмен говорит разумно, – сказал Полиперхонт, – был бы я на месте Тутмоса, то с появлением на севере изрядной силы, поостерёгся бы смотреть на сторону, пока не понятно, что у этой силы на уме. Несмотря на все мирные договоры.

– Они и священное перемирие, объявленное на время Игр, воспринимают даже серьёзнее, чем мы, – сказал Эвмен, – с какой-то особой торжественностью об этом говорят.

– Лицемеры, – хмыкнул Пердикка.

– Не думаю, – возразил Александр, – по мне так они искренни.

В шатёр заглянул Селевк.

– Царь, Анфея просит встречи с тобой. Сказала нечто странное, дескать, речь пойдёт не о "пиратском нападении", а о том, что намного более важно.

– О "пиратском нападении"? – переспросил Александр.

– Так и сказала.

Царь хмыкнул. Он уже почти совсем успокоился.

– Интересно, что сейчас может быть более важно? Пусть подождёт.

– Мы ещё не знаем, что потребует Тутмос, – сказал Птолемей, – но что будешь требовать ты?

– Пусть выдадут Филоту. Кстати, Неарх, почему брат царицы наотрез отказался выдать Пнитагора? При всём этом их показном благородстве...

– Это может прозвучать странно, но... – наварх замялся, – по-моему, он считает киприота единственным опасным противником. На море, я имею в виду. Он сказал, что Пнитагор будет гостем, а не пленником. Филота ему не нужен, он попросту не знает, что с ним делать, а вот Пнитагор... Хочет удержать у себя сильного врага?

Александр задумчиво пробарабанил пальцами по столешнице.

– Как ты намерен поступить с Филотой, царь? – спросил Полиперхонт.

Александр мрачно взглянул на него, но ничего не ответил. Молчал он долго, потом сказал:

– Оставьте меня. Пусть войдёт Анфея.

– Разумно ли... – забеспокоился Кен.

– Оставьте меня все! – повысил голос Александр.

Стратеги и Эвмен повиновались. Едва они удалились, в шатёр вошла Анхнофрет. В руках она держала развёрнутый папирус.

– Радуйся, великий царь, живи вечно!

– Радуйся и ты, Ядовитый Цветок. С чем ты пришла?

Он прежде не называл её так. У внешних уголков глаз Анхнофрет на мгновение проявились морщинки, но сразу же разгладились. Она хорошо владела собой.

– Я хочу показать тебе кое-что, царь. Нечто важное.

– Вот как? А стоит ли мне брать в руки этот папирус? Я слышал, бывали случаи, когда вручение тобой неких грамот финикийским царям и вельможам плохо отражалось на их здоровье.

– Я держу его голыми руками, царь, – спокойно ответила посланница.

– Я вижу. Полагаю и те папирусы ты держала так же, – усмехнулся Александр.

– Ты не веришь мне?

– Почему я должен верить кому-то из египтян, когда они обвиняют меня в вероломном нападении и удерживают главного свидетеля, не давая мне допросить его?

– Свидетеля? – подняла бровь Анхнофрет.

– Свидетеля, Анфея, именно свидетеля. Вы слишком заигрались в стражей и судей. Считаете, что вольны по своему усмотрению устранять "нечестивых" царей, если те выступают против вашего "справедливого миропорядка" Маат? Вы вправе решать, кто праведен, а кто нечестив? Довольно кормить меня этими баснями!